На выборах главный кандидат набрал 101% голосов. Я начал спорить: «Я понимаю 100, но 1% зачем надо было добавлять?» Мне ответили, что это приезжие, они тоже проголосовали, поэтому и получился 101 процент. Так они сказали.

Но это же первый случай в мире, чтобы 101 процент. Война недавно была, есть многие люди, которые несогласны. И на самом деле никто не ходил на это голосование. Мы не ходили. Соседи не ходили. Где они взяли этот 101 процент? Потом уже начались неприятности.

Где я мог это сказать? На работе сказал, в беседке во время обеденного перерыва.

Ислам

Моего мужа задержали пока я была на рынке. Я не видела, как это происходило. К тому моменту как из здания вышел плотный человек, подошли уже все знакомые женщины. Мы собрались как на митинг. Все кричали «хороший человек!», а я уже была в истерике.

Ему так и не сказали, за что его задержали. Когда стали обыскивать у него была сумма денег на руках, 100 тысяч. Это были зарплата за 2-3 месяца работы. В то время месяц выдавали зарплату, потом два-три не дают, а возвращают потом.

Его привели в коридор, где его раздели и без обуви заставили стоять на холодном бетоне. Стоял он там 3 часа. Они насмехались над ним: «Мол, если комендантский час начнется – тебе все ребра переломают, массаж хороший тебе будет». Хорошо, что его выпустили. Деньги ему вернули, заставили его пересчитывать по каждой купюре, чтобы время тянуть.

Через некоторое время нашим близким родственникам сожгли дом.

Марина

Как мы оказались в Польше? Из-за всего.
Из-за людей в черных масках, из-за сына. Сын, может, и был первой причиной.

С ребенком мы обратились в ингушский госпиталь, потом в русский. У каждого врача свое мнение. Ставили разные диагнозы. И даже не скрывали, что ничего не могли сделать. Они сами говорили: "Лучше вам уехать в Европу. Такое лечение есть только там". Мы уехали.

Два года мы провели в разных лагерях, в том числе в департационном лагере для беженцев. Это очень похоже на тюрьму.

Начальник закрытого лагеря вызвал и сказал, что готовит мне билеты – я иду на депортацию.
– Но у меня же сын болеет, вы мне обещали, что я через две недели выйду, ваш врач обещал.
– Не знаю. Не знаю. И мужа мы тебе после депортируем. Не переживай, без мужа не останешься. А сына твоего надо лечить очень долгое время и много денег. А в Польше своих детей больных много.
– Да?
– Да!
Ну хорошо, думаю, что с ним говорить-то.

Он не врал, когда говорил про депорт. «Как говорят у вас (видимо у нас в России) – в гостях хорошо, а дома лучше. Езжайте домой, лечите дома».

В тот день, когда нас пытались депортировать, об этом узнал адвокат и приехал в аэропорт. Он позвал телевидение и польское радио.

После телепередачи о нашем случае, очень много людей вышло из закрытого лагеря. Приехала туда комиссия по правам человека. Прижала начальника. Мы подали в суд.

Третий год мы прибываем в лагере и ждем решение по нашему делу.

Макка

Я сама войну видела. Убитых мужчин видела. Во время войны мы жили в селе. У нас были подвалы, где мы жили, когда самолеты летали. Когда вышли из подвала, в то время начали стрелять и одна пуля попала в окно. Пролетела прямо рядом с моей головой.

Муж даже в армии не был, в партизанских отрядах не участвовал. Но у нас с соседями были проблемы. У них был сын, больной мальчик. Всегда язык у него был... дурной. Лет 25-30 ему, не ребенок. Просто он боялся и был болен.

Стучать он начал когда война началась. Он придумывал о соседях истории: «Этот боевик, у него оружие есть». Когда кто-то проезжал на машине, он показывал рукой: «Этот тоже! Заберите его». И забирали.

Очень хочу домой, но пока это невозможно. Ни в коем случае. Сосед и сейчас там живет. И не знаешь, чем это обернется. Они знают, что мы бежали из-за них. Ненавижу их, правда ненавижу. Отец недавно у них умер.

Аминат